Блаженные времена

Действующие лица:

Евгений Тимофеев – изобретатель
Мастер (роли Мастера и Тимофеева исполняются одним актером)
Иван Васильевич Бунша-Корецкий - управдом
Ульяна Андреевна, жена управдома
Зинаида Михайловна – киноактриса, жена Тимофеева
Иоанн Грозный
Царица, его жена
Дьяк
Шведский посол
Жорж Милославский
Антон Семенович Шпак
Якин - кинорежиссер
Радаманов, народный комиссар изобретений
Аврора, его дочь.
Фердинанд Саввич, директор Института Гармонии.

Соседи, опричники, стольники, гусляры, милиционеры, фрачники из будущего…



На пустой сцене на табурете – патефон. Выходит Мастер. Открывает патефон, ставит пластинку.

МАСТЕР (сначала пишет, потом – в зал): Я прошу Советское Правительство принять во внимание, что я не политический деятель, а литератор, и что всю мою продукцию я отдал советской сцене. Я прошу обратить внимание на следующие два отзыва обо мне в советской прессе. Оба они исходят от непримиримых врагов моих произведений и поэтому они очень ценны. В 1925 году было написано: "Появляется писатель, не рядящийся даже в попутнические цвета". А в 1929 году: "Талант его столь же очевиден, как и социальная реакционность его творчества". Я прошу принять во внимание, что невозможность писать для меня равносильна погребению заживо. Я прошу правительство СССР приказать мне в срочном порядке покинуть пределы СССР в сопровождении моей жены Любови Евгеньевны Булгаковой. Я обращаюсь к гуманности советской власти и прошу меня, писателя, который не может быть полезен у себя, в отечестве, великодушно отпустить на свободу.

Выбегает Зинаида, одетая по моде тридцатых годов XX века, с чемоданом, кричит Мастеру…

ЗИНАИДА: Включись в новую жизнь, халтурщик! Запишись в партию!

Через сцену проходит группа милиционеров, возглавляемая Буншей, с большим вниманием изучая патефон и Мастера…

Мастер закрывает патефон, берет с собой, выходит…

ЗИНАИДА (одна): Я начинаю серьезно бояться, что он сойдет с ума с этим аппаратом. Бедняга!.. А тут его еще ждет такой удар... Три раза я разводилась... ну да, три, Зузина я не считаю... Но никогда еще я не испытывала такого волнения. Воображаю, что будет сейчас! Только бы не скандал! Они так утомляют, эти скандалы... (Пудрится.) Ну, вперед! Лучше сразу развязать гордиев узел... (кричит) Кока! Кока!

Появляется Тимофеев с «лупой» на голове и с патефоном, в который он старается пристроить какие-то запчасти…

ТИМОФЕЕВ: Опять звук той же высоты... Свет пропадает в пятой лампе... Угол между направлениями положительных осей... Я ничего не понимаю. Косинус, косинус... У меня колокола в голове играют. Чаю бы выпить сейчас.

ЗИНАИДА: Кока, ты так и не ложился? Кока, твой аппарат тебя погубит. Ведь нельзя же так! И ты меня прости, Кока, мои знакомые утверждают, что увидеть прошлое и будущее невозможно. Запишись в партию!

Возникшие из ниоткуда соседи и милиционеры, недобрым эхом: Невозможно! Невозможно! Невозможно!

ЗИНАИДА: Это просто безумная идея, Кокочка. Утопия.
МАСТЕР: «Все мои попытки найти работу в той единственной области, где я могу быть полезен СССР как исключительно квалифицированный специалист, потерпели полное фиаско. Мое имя сделано настолько одиозным, что предложения работы с моей стороны встретили испуг, несмотря на то, что в Москве громадному количеству актеров и режиссеров, а с ними и директорам театров, отлично известно мое виртуозное знание сцены».

ТИМОФЕЕВ: Я не уверен, Зиночка, что твои знакомые хорошо разбираются в этих вопросах. Для этого нужно быть специалистом.
ЗИНАИДА: Прости, Кока, среди них… (сладострастно) среди них есть изумительные специалисты. (меняя тему на менее важную) Ты прости, что я тебе мешаю, но я должна сообщить тебе ужасное известие... У меня сегодня в кафе свистнули перчатки. Так курьезно! Я их положила на столик и... Я подозреваю, что это с соседнего столика... Ты понимаешь меня?
ТИМОФЕЕВ: Нет... Какой столик? Что перчатки?
ЗИНАИДА: Ах, боже мой, ты совсем отупел с этой машиной! Да не перчатки, а я полюбила другого. Свершилось!..

Тимофеев мутно смотрит на Зинаиду.

ЗИНАИДА: Только не возражай мне... и не нужно сцен. Почему люди должны расстаться непременно с драмой? Ведь согласись, Кока, что это необязательно. Это настоящее чувство, а все остальное в моей жизни было заблуждением... Ты, конечно, думаешь, что это Молчановский? Нет, приготовься: он кинорежиссер, очень талантлив... Не будем больше играть в прятки, это Якин.
ТИМОФЕЕВ: Так.

Пауза.

ЗИНАИДА: Однако, это странно! Это в первый раз в жизни со мной. Ему сообщают, что жена ему изменила, ибо я действительно тебе изменила, а он… - так! Даже как-то невежливо!
ТИМОФЕЕВ (стараясь загладить собственное невнимание): Он... этого... как его... блондин, высокий?
ЗИНАИДА: Ну, уж это безобразие! До такой степени не интересоваться женой! Блондин Молчановский, запомни это! А Якин - он очень талантлив!

Пауза.

ЗИНАИДА: Ты спрашиваешь, где мы будем жить? В пять часов я уезжаю с ним в Гагры выбирать место для съемки, а когда мы вернемся, ему должны дать квартиру в новом доме, если, конечно, он не врет...

Пауза.

ЗИНАИДА: Если, конечно, он не врет…
ТИМОФЕЕВ (мутно). Наверно, врет.
ЗИНАИДА: Как это глупо, из ревности оскорблять человека! Не может же он каждую минуту врать.

Пауза. Тимофеев возвращается вниманием к патефону-прибору.

ЗИНАИДА: Я долго размышляла во время последних бессонных ночей и пришла к заключению, что мы не подходим друг к другу. Я вся в кино... в искусстве, а ты с этим аппаратом... Однако я поражаюсь твоему спокойствию! И даже как-то тянет устроить сцену. Ну, что же... Ну, поцелуй меня.

Тимофеев чмокает Зинаиду.

ЗИНАИДА: Прощай, Кока. Все-таки как-то грустно... Ведь мы прожили с тобой целых одиннадцать месяцев!.. (всхлипнув) Поражаюсь, решительно поражаюсь!

Зинаида с чемоданом отходит. Тимофеев возвращается к прибору.

ЗИНАИДА (от края сцены): Но ты пока не выписывай меня все-таки. Мало ли что…

Тимофеев, не глядя на жену, машет ей рукой и ставит пластинку с оперой в патефон. Громко врываются «Псковитянка». Зинаида уходит.

ТИМОФЕЕВ (выключает патефон). Как же я так женился? На ком? Что это за женщина? Ну что же, один так один! Никто не мешает зато... (склоняется над аппаратом, раздумчиво) Угол между направлениями положительных осей… так-так…

В передней назойливо дребезжит звонок.

ТИМОФЕЕВ: Ну, как можно работать в таких условиях!..

Тимофеев выходит за кулисы, звук открываемой двери…

Через сцену крадучись и надевая перчатки проходит Жорж Милославский.

МИЛОСЛАВСКИЙ (достает из кармана бумажку, читает): Шпак Антон Семенович. (осматривается, ищет табличку на двери, находит, радостно) Ну что же, зайдем к Шпаку... Какой замок комичный. Мне что-то давно такой не попадался. Ах нет, у вдовы на Мясницкой такой был. Его надо брать шестым номером. (Вынимает отмычки.) Наверно, сидит в учреждении и думает: ах, какой чудный замок я повесил на свою дверь! Но на самом деле замок служит только для одной цели: показать, что хозяина дома нет...

«Открывает» замок, входит в комнату Шпака – за кулисы…

На сцену выходит Мастер. Он что-то пишет.

ГОЛОС МИЛОСЛАВСКОГО: Это я удачно зашел... Первым долгом нужно ему позвонить, чтобы не было никаких недоразумений.

Звук набираемого номера. Гудок. Звук снятой трубки…

ГОЛОС МИЛОСЛАВСКОГО: Отдел междугородних перевозок. Мерси. Добавочный пятьсот один. Мерси. Товарища Шпака. Мерси. Товарищ Шпак? Бонжур.

Настойчиво гудит другой телефон. Мастер спохватывается, снимает трубку…

Голос секретаря: Михаил Афанасьевич Булгаков?
Мастер: Да, да.
Секретарь: Сейчас с Вами товарищ Сталин будет говорить.
Булгаков: Что? Сталин?

Тишина.

Мастер уходит…

Появляется Жорж Милославский. Он преобразился: новый дорогой костюм, шляпа, сигара, бутылка под мышкой, из которой он время от времени прихлебывает, патефон в руке. Говорит он уже не столь трезво…

МИЛОСЛАВСКИЙ: Добавочный пятьсот один. Мерси. Товарища Шпака. Мерси. Товарищ Шпак? Бонжур. Это я опять... Одна артистка... Нет, не знакома, но безумно хочу познакомиться. Моя фамилия таинственная... Так вы до самого конца сегодня на службе будете?.. Я очень настойчивая... Нет, блондинка. Из Большого театра... Контральто. (напевает что-то фальшивым контральто). До четырех будете? А какой вам сюрприз сегодня выйдет!.. Скажите, на чем вы водку настаиваете?.. Я вам еще позвоню.

Милославский кладет трубку.

МИЛОСЛАВСКИЙ: Страшно удивился. (оценивая костюм) Шевиот... Как на меня шит... (достает из карманов часы с цепочкой, портсигар) Приятно работать. Прекрасный патефон... И шляпа... Мой номер. Приятный день!.. Фу, устал! (отхлебывает) Прелестная водка!.. На чем он настаивает? Нет, это не полынь...

Милославский уходит.

В передней назойливо дребезжит звонок.

ГОЛОС ТИМОФЕЕВА: Ну, как можно работать в таких условиях!..

Звук открываемой двери… Тимофеев возвращается вместе с Буншей. Бунша внимательно прислушивается к чему-то, что происходит за стеной.

Входит Тимофеев, видит Буншу.

ТИМОФЕЕВ (Бунше): Удивляюсь я вам, Иван Васильевич! В ваши годы вам бы дома сидеть, внуков нянчить, а вы целый день бродите по дому с засаленной книгой...

БУНША: Это домовая книга. У меня нет внуков. И если я перестану ходить, то произойдет ужас.
ТИМОФЕЕВ: Государство рухнет?
БУНША: Рухнет, если за квартиру не будут платить. У нас в доме думают,
что можно не платить, а на самом деле нельзя. (шепотом) Вообще наш дом удивительный. Я по двору прохожу и содрогаюсь. Все окна раскрыты, все на подоконниках лежат и рассказывают такую ерунду про советскую власть, которую рассказывать неудобно.
ТИМОФЕЕВ: Вам лечиться надо, князь!
БУНША (испуган): Не называйте меня князем, я уже доказал путем представления документов, что за год до моего рождения мой папа уехал за границу, и таким образом очевидно, что я сын нашего кучера Пантелея. Я и похож на Пантелея.
ТИМОФЕЕВ: Ну, если вы сын кучера, тем лучше. Но у меня нет денег, Иван Пантелеевич.
БУНША: Вы меня называйте согласно документам – Иваном Васильевичем. Заклинаю вас, заплатите за квартиру.
ТИМОФЕЕВ: Говорю, нет сейчас денег... И я очень занят.

Бунша слышит какой-то шум за сценой, реагирует на него.

БУНША: Я присяду.
ТИМОФЕЕВ: Да незачем вам присаживаться. Как вам объяснить, что меня нельзя тревожить во время этой работы?
БУНША: Нет, вы объясните. Я передовой человек. Вчера была лекция для управдомов, и я колоссальную пользу получил. Почти все понял. Про стратосферу. Вообще наша жизнь очень интересная и полезная, но у нас в доме этого не понимают. А вы неизвестную машину сделали. Вы насчет своей машины заявите. Ее зарегистрировать надо, а то во флигеле дамы уже говорят, что вы такой аппарат строите, что весь наш дом рухнет.
ТИМОФЕЕВ: Какая же сволочь эту ерунду говорила?
БУНША (возмущен): Я извиняюсь, это моя жена Ульяна Андреевна говорила.
ТИМОФЕЕВ: Виноват! Почему эти дамы болтают чепуху? Я знаю, это вы виноваты. Вы, старый зуда, слоняетесь по всему дому, подглядываете, ябедничаете и, главное, врете!
БУНША: После этих кровных оскорблений я покидаю квартиру и направляюсь в милицию. Я - лицо, занимающее ответственный пост управдома, и обязан наблюдать.
ТИМОФЕЕВ: Стойте!.. Извините меня, я погорячился. Ну, хорошо, идите сюда.

Тимофеев открывает свой аппарат-патефон и настраивает его…

ТИМОФЕЕВ: Я делаю опыты над проникновением во время... Да, впрочем, как я вам объясню, что такое время? Ведь вы же не знаете, что такое четырехмерное пространство, движение... И вообще... словом, поймите, что это не только не взорвется, но принесет стране неслыханную пользу... Я, например, хочу пронизать сейчас пространство и пойти в прошлое...
БУНША: Такой опыт можно сделать только с разрешения милиции. У меня, как у управдома, чувство тревоги от таких опытов во вверенном мне доме. Стоит таинственная машина...
ТИМОФЕЕВ (увлечен): Смотрите, что сейчас произойдет... Попробуем на близком расстоянии... маленький угол...

Что-то поворачивает в приборе, ставит пластинку. Звучит звук номера в обратной прогрессии. Звон. Тьма. Потом свет. На сцене – те же, плюс - сидит выпивающий Милославский с книжкой в руках.

БУНША: Куда стенка девалась?!
ТИМОФЕЕВ: Удача! Я вне себя! Вот оно? Вот оно!..

Бунша с чувством смотрит на Милославского.

МИЛОСЛАВСКИЙ: Я извиняюсь, в чем дело? Что случилось? (подхватывает патефон патефон и бутылку, подходит к Бунше и Тимофееву, говорит словно оправдываясь) Тут сейчас стенка была! Видел чудеса техники, но такого никогда!
БУНША: Будете отвечать за стенку по закону. Вот вы какую машину сделали! Полквартиры исчезло!
ТИМОФЕЕВ: О боже, у меня кружится голова!.. Нашел, нашел!
БУНША (Милославскому, делая какие-то жесты). Я извиняюсь, вы кто же такой будете?
МИЛОСЛАВСКИЙ: А что вы на меня так смотрите, отец родной? На мне узоров нету и цветы не растут. Кто я такой буду, вы говорите? Я дожидаюсь… (вспоминает)
БУНША (подсказывая): Моего друга…
МИЛОСЛАВСКИЙ: Моего друга Шпака.
БУНША (внятно, как на уроке): А как же вы дожидаетесь, когда дверь снаружи на замок закрыта?
МИЛОСЛАВСКИЙ: Как вы говорите? Замок? Ах да... (вспоминает заученное) он за "Известиями" пошел на угол, купить, а меня... это... запер... А фамилия моя слишком известная, чтобы я вам ее называл. Я артист государственных больших и камерных театров.
ТИМОФЕЕВ (Бунше): Да ну вас к черту! Что за пошлые вопросы! (Милославскому.)
Понимаете, я пронзил время! Я добился своего!..
МИЛОСЛАВСКИЙ: Скажите, это, стало быть, любую стенку можно так убрать? (Бунше) Изобретению цены нет, гражданин! Поздравляю вас!
БУНША (Милославскому): Меня терзает смутное сомнение. На вас такой же костюм, как у Шпака!

Бунша залезает в карман Милославскому, достает оттуда часы, прикладывает к уху, кладет к себе в свою амбарную книгу или в карман.

МИЛОСЛАВСКИЙ (грустно и жалея переходящее к Бунше имущество): Костюм? А разве у Шпака у одного костюм в полоску в Москве? Мы с ним друзья и всегда в одном магазине покупаем материю. Удовлетворяет вас это?
БУНША: И шляпа такая же?

Та же процедура – с портсигаром.

МИЛОСЛАВСКИЙ: И шляпа.
ТИМОФЕЕВ: Оставьте вы, в самом деле, гражданина в покое.
(Милославскому) Может быть, вы хотите вернуться в комнату Шпака? Я открою вам стенку.
МИЛОСЛАВСКИЙ: Ни в коем случае. (Бунше, подчеркнуто) Я на него обижен. В самом деле, пошел за газетой и пропал. Может быть, он два часа будет ходить. Я лучше на этот опыт посмотрю, он мне очень понравился.
ТИМОФЕЕВ: Вы были первый, кто увидел... Вы, так сказать, первый свидетель.
МИЛОСЛАВСКИЙ: Никогда еще свидетелем не приходилось быть! (Тимофееву заинтересованно) Скажите, и в магазине можно так же стенку приподнять? Ах, какой увлекательный опыт! Какое изобретение! (подошел к прибору) Поднял - вошел, вышел - закрыл! Ах ты, боже мой!..
ТИМОФЕЕВ (Милославскому): Поймите, дело не в стенке, это только первое движение! Минуя все эти стенки, я могу проникнуть во время, двинуться на двести, триста лет назад или вперед! Да что на триста!.. Такого изобретения не знал мир!.. Я волнуюсь!.. Хотите, проникнем в прошлое?..
БУНША: Одумайтесь, прежде чем такие опыты в жакте делать!
МИЛОСЛАВСКИЙ: Что это за наказание? (Тимофееву) Валяйте, гражданин академик!

Тимофеев крутит ручку, ставит пластинку на патефон-прибор, нажимает что-то, звучит музыка в обратном порядке по нарастающей… Гаснет свет.

МАСТЕР: После того, как все мои произведения были запрещены, среди многих граждан, которым я известен как писатель, стали раздаваться голоса, подающие мне один и тот же совет. Сочинить "коммунистическую пьесу", а кроме того, обратиться к Правительству СССР с покаянным письмом, содержащим в себе отказ от прежних моих взглядов, высказанных мною в литературных произведениях, и уверения в том, что отныне я буду работать, как преданный идее коммунизма писатель-попутчик. Цель: спастись от гонений, нищеты и неизбежной гибели в финале. Этого совета я не послушался. Навряд ли мне удалось бы предстать перед Правительством СССР в выгодном свете, написав лживое письмо, представляющее собой неопрятный и к тому же наивный политический курбет. Попыток же сочинить коммунистическую пьесу я даже не производил, зная заведомо, что такая пьеса у меня не выйдет.

Зажигается свет. Тимофеев у аппарата, Бунша с книгой. Милославский с патефоном. Иоанн, с посохом, в царском одеянии, сидит в кресле, а перед Иоанном, примостившись у стола, пишет Дьяк. Возникает далекое церковное пение, колокольный мягкий звон.

ИОАНН (не замечает новых персонажей, продолжает диктовать): ...И руководителю... к пренебесному селению преподобному игумну Козьме...
ДЬЯК (пишет): ... И руководителю... Козьме...
ИОАНН. ...Царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси...
ДЬЯК: ...Всея Руси...
ИОАНН: ...Челом бьет.
ТИМОФЕЕВ: О боже! Смотрите! Да ведь это Иоанн Грозный!..
МИЛОСЛАВСКИЙ: Елки-палки!..

Иоанн и Дьяк поворачивают головы, услышав голоса. Дьяк вскрикивает и убегает. Иоанн вскакивает, крестится.

ИОАНН: Сгинь! Увы мне, грешному!.. Горе мне, окаянному! Скверному душегубцу, ох!.. Сгинь!

Иоанн в исступлении бегает с посохом за Буншей, Милославским и Тимофеевым, крестит стены. Бунша закрывается книгой, Милославский патефоном. Тимофеев старается примирить стороны…

ТИМОФЕЕВ: Это Иоанн Грозный! Куда вы?.. Стойте!.. Боже мой, его
увидят!.. Держите его!

Иоанн убегает за кулисы. Тимофеев убегает вслед за Иоанном.

МИЛОСЛАВСКИЙ: Ты куда звонить собрался?!
БУНША: В милицию!

На сцену из прошлого выбегают опричники с бердышами. Ищут.

ОПРИЧНИКИ: Где демоны? Гойда! Бей их! Где царь?
БУНША: Не знаю!.. Караул!.. (Милославскому) Закрой машину! Машину закрой!
ОПРИЧНИКИ (крестясь, но угрожающе ощетинясь бердышами): Демоны!..

Милославский кидается к машине времени, что-то там поворачивает. Грохот, музыка, смена света. Движение на сцене – словно при замедленной съемке.

Бунша замедленно звонит. Милославский замедленно пытается его остановить. Опричники замедленно размахивают бердышами и что-то неслышно кричат, страшно разевая небритые рты.

МИЛОСЛАВСКИЙ (замедленно и с искажением звука): Положь трубку! Не может жить без милиции ни одной секунды!

Милославский замедленно пытается остановить Буншу, задевает аппарат времени. Аппарат падает. Грохот. Взрыв. Темнота.

В темноте – голос Иоанна Грозного…

ГОЛОС ИОАННА: О боже мой, господи, вседержитель!

ГОЛОС ТИМОФЕЕВА: Иван Васильевич! Только не кричите, умоляю!

Тимофеев зажигает свет. На сцене – он и Иоанн, в растрепанном виде, на голове шляпа Шпака, упавшая с головы Жоржа.

ИОАНН: Ох, тяжко мне! Молви еще раз, ты не демон?
ТИМОФЕЕВ: Я же на чердаке вам объяснил, что я не демон.
ИОАНН: Ой, не лги! Царю лжешь! Не человечьим хотением, но божиим соизволением царь есмь!
ТИМОФЕЕВ: Вы водку пьете?
ИОАНН. О горе мне!.. Анисовую.
ТИМОФЕЕВ: Нет анисовой у меня. Выпейте горного дубнячку, вы подкрепитесь и придете в себя. Я тоже.

Вынимает водку, стопки, закуску, расставляет на патефоне.

ТИМОФЕЕВ: Я понимаю, что вы царь, но на время буду называть вас просто Иваном Васильевичем. Поверьте, для вашей же пользы.
ИОАНН: Увы мне, Ивану Васильевичу, увы, увы!..
ТИМОФЕЕВ (наливает): Пейте!
ИОАНН: Отведай ты из моего кубка.
ТИМОФЕЕВ: Зачем это? Ах да... Вы полагаете, что я хочу вас отравить? Дорогой Иван Васильевич, у нас это не принято. Пейте смело.
ИОАНН: Ну, здрав буди. (пьет)
ТИМОФЕЕВ: Покорно благодарю. (пьет) Кто же мог ожидать такой катастрофы? Я не могу вас отправить обратно сейчас... Ведь они ключ унесли с собой! И вы понимаете, что они оба сейчас там, у вас! Что с ними будет?
ИОАНН: Пес с ними! Им головы отрубят, и всего делов!
ТИМОФЕЕВ: Как отрубят головы?! Это немыслимо! Это чудовищно!

Пауза. Выпивают.

ИОАНН: Ключница водку делала? Как твое имя, кудесник?
ТИМОФЕЕВ: Меня зовут Тимофеев.
ИОАНН: Князь?
ТИМОФЕЕВ: Какой там князь! У нас один князь на всю Москву, и тот утверждает, что он сын кучера.
ИОАНН: Так это, стало быть, ты такую машину сделал?.. У
меня тоже один был такой... крылья сделал... Я его посадил на бочку с порохом, пущай полетает!.. Ты, стало быть, тут живешь? Хоромы-то тесные.
ТИМОФЕЕВ: Да уж, хоромы неважные.
ИОАНН: А боярыня твоя где? В церкви, что ли?
ТИМОФЕЕВ: Моя боярыня со своим любовником Якиным на Кавказ сегодня убежала.
ИОАНН: Как поймают, Якина на кол посадить. Это первое дело...
ТИМОФЕЕВ: Нет, зачем же? Они любят друг друга, ну и пусть будут счастливы.
ИОАНН: Ты добрый человек... Ах ты, боже! Ведь это я тут... а шведы Кемь взяли! Отправляй меня назад!

Резкий дребезжащий звонок в дверь. Иоанн и Тимофеев замирают. Звонок настойчиво и даже нагло продолжает трезвонить. Тимофеев знаками просит Иоанна спрятаться. Сам идет открывать дверь. Звук открываемой двери.

Резко входит Ульяна Андреевна. Тщательно осматривается, с особым вниманием – к патефону-аппарату.

УЛЬЯНА (кричит Тимофееву за сцену): Товарищ Тимофеев, Иван Васильевич к вам не заходил?
ГОЛОС ТИМОФЕЕВА: Нет.
УЛЬЯНА (кричит): Скажите вашей супруге, что в нашем кооперативе по второму талону селедки дают. Чтоб скорее шла. Сегодня последний день.

Затемнение. Появляется Мастер.

МАСТЕР: Произведя анализ моих альбомов вырезок, я обнаружил в прессе СССР за десять лет моей литературной работы 301 отзыв обо мне. Из них: похвальных было 3, враждебно-ругательных - 298. Последние 298 представляют собой зеркальное отражение моей писательской жизни. Героя моей пьесы "Дни Турбиных" Алексея Турбина печатно в стихах называли "сукиным сыном", а автора пьесы рекомендовали как "одержимого собачьей старостью". Обо мне писали как о "литературном уборщике", подбирающем объедки после того, как "наблевала дюжина гостей". Писали и так: "Мишка Булгаков, кум мой, тоже, извините за выражение, писатель, в залежалом мусоре шарит... Что это, спрашиваю, братишечка, мурло у тебя... Я человек деликатный, возьми да и хрястни его тазом по затылку... Обывателю мы без Турбиных, вроде как бюстгалтер собаке без нужды... Нашелся, сукин сын. Нашелся Турбин, чтоб ему ни сборов, ни успеха".

УЛЬЯНА (кричит Тимофееву за кулисы): Селедки дают. Чтоб скорее шла. Сегодня последний день.
ТИМОФЕЕВ (входит с какими-то запчастями и тут же – к прибору, что-то начинает в нем ремонтировать): Я ничего не могу передать Зинаиде Михайловне, потому что она уехала.
УЛЬЯНА. Куда уехала?
ТИМОФЕЕВ (возится с прибором): С любовником на Кавказ, а потом они будут жить в новом доме, если он не врет, конечно... (мутно). Наверно, врет.
УЛЬЯНА: Как с любовником?! Вот так так! И вы спокойно об этом говорите!
Оригинальный вы человек!
ТИМОФЕЕВ: Ульяна Андреевна, вы мне мешаете.
УЛЬЯНА: Ах, простите! Однако у вас характер, товарищ Тимофеев! Будь я на месте Зинаиды Михайловны, я бы тоже уехала.
ТИМОФЕЕВ (возится с прибором): Если бы вы были на месте Зинаиды Михайловны, я бы повесился.
УЛЬЯНА: Грубиян!

Ульяна уходит.

ТИМОФЕЕВ (зовет громким шепотом): Иван Васильевич! Иван Васильевич! (уходит за кулисы в поисках).

В комнату на цыпочках возвращается Ульяна, крадучись подходит к аппарату, пальчиками тыкает, что-то крутит…
Тимофеев возвращается и видит Ульяну у аппарата.

ТИМОФЕЕВ (кидаясь к Ульяне и аппарату). Чертова кукла!

Ульяна начинает лихорадочно что-то нажимать и переключать, Тимофеев не успевает оттащить ее от аппарата, она хватает прибор, раздаются странные звуки, грохот, молния, звон разбитого стекла, свет меняется… В замедленном темпе на сцене появляются фигуры удивительно похожих друг на друга людей в накрахмаленных гипертрофированных бабочках и черных фраках с увеличенными фалдами, которые при движении развеваются, как крылья. Тимофеев, прижимающий к себе аппарат времени, и Ульяна вписываются в общее замедленное движение-танец и сталкиваются там: Ульяна – с Радамановым, Тимофеев – с Авророй. На этом возвращается обычный темпоритм.

УЛЬЯНА: Куда ж это меня занесло?
ТИМОФЕЕВ (Авроре, которая сразу ему понравилась): Где мы?
АВРОРА: В Блаженстве.
РАДАМАНОВ (с угрозой): Простите...
АВРОРА: Погоди, папа. Это карнавальная шутка. Они костюмированы.
РАДАМАНОВ: Артисты? Что ж это вы стекла у меня бьете? О съемках нужно предупреждать. Это моя квартира.
ТИМОФЕЕВ: Это Москва? Да вы какой эпохи? (Оборачивается с безумным лицом, смотрит на светящийся календарь.) Четыре двойки. Две тысячи двести двадцать второй год! Все понятно. Это двадцать третий век. (Теряет сознание, падает.)
АВРОРА: Он по-настоящему упал в обморок! Он голову разбил! Отец!
УЛЬЯНА (с интересом изучает обстановку): Он помер?

Аврора приподнимает Тимофеева, вытирает кровь, гладит по щекам. Тимофеев приходит в себя.

ТИМОФЕЕВ (очнувшись): Слушайте... Но только верьте... я изобрел механизм для проникновения во время... Вот он... поймите мои слова... мы люди двадцатого века!

Все поражены. Радаманов с особым интересом смотрит на Ульяну, которая всем мощным своим телом изображает гордость за двадцатый век. Появляется Саввич с букетом странных цветов в руках и в сопровождении группы фрачников. Аврора инстинктивно прикрывает Тимофеева.

САВВИЧ (Радаманову): Товарищ Народный Комиссар Изобретений ????? Радаманов!
РАДАМАНОВ (Саввичу): Товарищ директор Института Гармонии Фердинанд Саввич!
САВВИЧ (Авроре): Дорогая Аврора, не удивляйтесь, я только на одну минуту, пока еще нет гостей. Разрешите вам вручить эти цветы.

Саввич передает букет через цепочку фрачников.

АВРОРА: Благодарю вас.
САВВИЧ: Аврора, я пришел за ответом. Вы сказали, что дадите его сегодня вечером.
АВРОРА: Ах, да, да. Наступает Первое мая. Знаете ли что, отложим наш разговор до полуночи. Я хочу собраться с мыслями.
САВВИЧ: Я готов ждать и до полуночи, хотя и уверен, что ничего не может измениться за эти несколько часов. Поверьте, Аврора, что наш союз неизбежен. Мы - гармоническая пара.

Саввич церемониально кланяется и уходя отдает команду фрачникам, которые мягко но настойчиво подхватывают Тимофеева и Ульяну, и вместе с ними уходят.

РАДАМАНОВ (кивая в сторону ушедшего Саввича): Он сегодня ломился в восемь часов утра, спрашивал, не прилетела ли ты.
АВРОРА: Как ты думаешь, папа, осчастливить мне его или нет?
РАДАМАНОВ: Признаюсь тебе откровенно, мне это безразлично. Но только ты дай ему сегодня хоть какой-нибудь ответ.
АВРОРА: Папа, ты знаешь, в последнее время я как будто несколько разочаровалась в нем.
РАДАМАНОВ: Помнится, месяц назад ты стояла у этой колонны и отнимала у меня время, рассказывая о том, как тебе нравится Саввич.
АВРОРА: Возможно, что мне что-нибудь и померещилось. И теперь я не могу понять, чем он, собственно, меня прельстил? Не то понравились мне его брови, не то он поразил меня своей теорией гармонии. А с другой стороны, конечно, не в бровях сила. Бывают самые ерундовские брови а человек интересный... Гармония, папа...
РАДАМАНОВ (закрываясь руками и уходя): Прости. Не надо ничего про гармонию, я уже все слышал от Саввича...

Радаманов уходит, Аврора за ним…

МАСТЕР: Борьба с цензурой, какая бы она ни была и при какой бы власти она нисуществовала, - мой писательский долг, так же, как и призывы к свободе печати. Я горячий поклонник этой свободы и полагаю, что, если кто-нибудь из писателей задумал бы доказывать, что она ему не нужна, он уподобился бы рыбе, публично уверяющей, что ей не нужна вода. Вот одна из черт моего творчества и ее одной совершенно достаточно, чтобы мои произведения не существовали в СССР. Но с первой чертой в связи все остальные, выступающие в моих сатирических повестях: черные и мистические краски (я - мистический писатель), в которых изображены бесчисленные уродства нашего быта, яд, которым пропитан мой язык, глубокий скептицизм в отношении революционного процесса, происходящего в моей отсталой стране, и противупоставление ему излюбленной и Великой Эволюции, а самое главное - изображение страшных черт моего народа, тех черт, которые задолго до революции вызывали глубочайшие страдания моего учителя Салтыкова-Щедрина.

На сцену выходит Иоанн, прохаживаетя и напевает что-то…

Звонок в дверь. Иоанн вздрагивает, крестит направо – налево. Звон прекращается.

ИОАНН: Вот что крест животворящий делает!

Иоанн пьет водку.

ИОАНН: (тихо напевает): Сделал я великие прегрешения... пособи мне, господи... пособите, чудотворцы московские...

Слышно открывание двери. Иоанн крестит в сторону двери. Слышны шаги. Иоанн прячется. Входит расстроенная Зинаида. Бросает чемоданчик.

ЗИНАИДА: Какой подлец! Все разрушено! Зачем же я открыла все этому святому человеку?.. (видит водку) Ну, конечно, запил с горя!.. Кока, тебя нет? Ничего не понимаю!.. С кем он пил? И вот опять здесь... обманутая самым наглым образом...

Звонок в дверь. Дверь открывается. Шаги. Входит Якин.

ЗИНАИДА: Как? Это вы?! Карп Савельевич, вы негодяй!
ЯКИН: Зиночка, это недоразумение, клянусь кинофабрикой!
ЗИНАИДА: Я бросаю мужа, этот святой человек теперь пьянствует как черт знает что, покидаю чудную жилплощадь, и за два часа до нашего отъезда застаю у него неизвестную даму, которую он …
ЯКИН: Зиночка, я проверял с нею сцену! Это моя профессиональная обязанность!

Зинаида дает Якину пощечину.

ЗИНАИДА: Вон!
ЯКИН: Зинаида, поймите, ведь это же эпизод! Она же курносая!
ЗИНАИДА: Как? Она будет сниматься?
ЯКИН: Крохотный, малюсенький эпизодик! Я же не могу снимать картину без курносой!
ЗИНАИДА: Снимайте курносых, безносых, каких хотите!.. С меня довольно!
Я ухожу к Косому, в постановку "Бориса Годунова"! И я буду играть царицу!
ЯКИН: Косой - халтурщик! У него нет никого на роль Иоанна Грозного!
ЗИНАИДА: Нет Иоанна? Простите, я уже репетировала с ним. Здесь же, у себя на квартире... И когда мы проходили то место, где Бориса объявляют царем…
ЯКИН: Репетировать за моей спиной? Это предательство, Зинаида! Кто
играет Бориса, царя?
ИОАНН (выходя из укрытия). Какого Бориса-царя? Бориску?!

Зинаида и Якин застывают.

ЯКИН: Боже, какой типаж!
ИОАНН: Бориса на царство?.. Так он, лукавый, презлым заплатил царю за предобрейшее!.. Повинен смерти!
ЯКИН: Браво!
ИОАНН: Ну, ладно! Потолкует Борис с палачом опосля! (Якину.) Почто ты боярыню обидел, смерд?
ЯКИН: Замечательно! Поразительно! Я не узнаю вас в гриме. Кто вы такой? Позвольте представиться: Карп Якин. Двадцать тысяч, завтра в девять часов утра фабрика подписывает с вами контракт.
ИОАНН: Ах ты, бродяга! Смертный прыщ! (бьет Якина и бросает его на колени) На колени!
ЯКИН: Это переходит границы! Это хулиганство!
ЗИНАИДА: Я сошла с ума...
ИОАНН: Поймали обидчика, сукина сына Якина!
ЯКИН (хрипло): На помощь!..
ЗИНАИДА: Боже мой, я поняла! Это настоящий царь! Коке удался опыт!

Входит радостный Шпак. Наблюдает, пока никем незамеченный.

ЗИНАИДА (Иоанну): Умоляю, отпустите его!
ИОАНН: Живота или смерти, проси у боярыни?
ЯКИН (хрипит): Живота...
ИОАНН (выхватывает из-под кафтана нож): Молись, щучий сын!

ШПАК: Репетируете, Зинаида Михайловна?
ЗИНАИДА: Репе... репетируем...
ШПАК: Какой царь типичный, на нашего Буншу похож. Только у того лицо глупее. Обокрали меня, Зинаида Михайловна! Начисто! Патефон, портсигар, зажигалку, часы, коверкотовое пальто, костюм, шляпу... все, что нажил непосильными трудами, все погибло!.. Я извиняюсь, граждане, никто не встречал на лестнице блондинку из Большого театра с узлами?
ИОАНН (Шпаку): Ты чьих будешь?
ШПАК: Я извиняюсь, чего это - чьих, я не понимаю?
ИОАНН: Чей холоп, говорю?

Якин пытается скрыться.

ИОАНН (хватает Якина): Куды?
ЯКИН: Я здесь, я здесь...
ШПАК: Довольно странно!.. Что это вы все - холоп да холоп! Какой я вам холоп? Что это за слово такое?
ЗИНАИДА: Он пошутил!
ШПАК: За такие шутки в народный суд влететь можно.
ЗИНАИДА: Это он из роли, из роли...
Шпак. Эта роль ругательная, и я прошу ее ко мне не применять. (Зинаиде) Зинаида Михайловна, где Иван Васильевич? Я хочу, чтобы он засвидетельствовал жуткую покражу в моей квартире...

Иоанн делает угрожающее движение в сторону Шпака…

ИОАНН: Ты что же, лукавый смерд…
ШПАК (убегая): До свиданья, Зинаида Михайловна, и не рад, что зашел.

Зинаида, воспользовавшись переменой интереса царя, кидается к Якину.

ЗИНАИДА: Карп, это - настоящий Иоанн Грозный... Это Кокина работа. Я вам говорила про его машину... Это он вызвал из прошлого царя.
ЯКИН: Бред! Вы правду говорите?!
ЗИНАИДА: Клянусь!
ЯКИН: Позвольте! В наши дни, в Москве!.. Он же умер!
ИОАНН (грозно): Кто умер?
ЯКИН: Я... я не про вас говорю... это другой, который умер... Да ведь он же мог меня зарезать!
ИОАНН: Подойди и отвечай! Доколе же ты...
ЯКИН (подходит, заикаясь): Аз семь... умоляю, не хватайтесь за ножик!..
ИОАНН: Ты боярыню соблазнил?
ЯКИН: Я... я... Житие мое...
ИОАНН: Пес смердящий! Какое житие?! Ты посмотри на себя! О, зол муж!
Дьявол научиши тя долгому спанию, по сне зиянию, главоболию с похмелья и другим злостям неизмерным и неисповедимым!..
ЯКИН (с ужасом, вспоминая): Паки, паки... Иже херувимы!.. Ваше величество, смилуйтесь!
ИОАНН: Покайся, любострастный прыщ!
ЗИНАИДА: Только не убивайте его!
ЯКИН: Каюсь!..
ИОАНН: Любишь боярыню?
ЯКИН: Люблю безумно!..
ИОАНН: Как же ее не любить? Боярыня красотою лепа, бела вельми, червлена губами, бровьми союзна, телом изобильна... Чего же тебе надо, собака?!
ЯКИН: Ничего не надо!.. Ничего!
ИОАНН: Так женись, хороняка! Князь отпускает ее.
ЯКИН: Прошу вашей руки, Зина!
ЗИНАИДА: Вы меня не обманете на этот раз, Карп? Я так часто была
обманута...
ЯКИН: Клянусь кинофабрикой!
ИОАНН: Ну, слушай, борода многогрешная! Ежели я за тобой что худое проведаю... то я тебя...
ЯКИН: Клянусь!...
ИОАНН: Не перебивай царя! Понеже вотчины у тебя нету, жалую тебе вотчиной в Костроме.
ЗИНАИДА: Дорогой царь, нам на поезд пора.
ИОАНН: Скатертью дорога!

Зинаида и Якин глубоко кланяются и выходят на авансцену. Иоанн уходит за кулисы.

ЯКИН: У меня путаются мысли... Кока... Иоанн Грозный...
ЗИНАИДА (Иоанну): Да перестаньте вы нервничать! Ну, Иоанн, ну, Грозный!.. Что тут особенного?.. Боже, до чего на нашего Буншу похож!

На сцену выходит в странном механизированном танце группа фрачников, которые как волной смывают за кулисы Якина и Зинаиду. Будущее. Выходит Радаманов.

РАДАМАНОВ (показывает Тимофееву): Вон, видите, там, где кончается район Блаженства, стеклянные башни.
ТИМОФЕЕВ: Да, да.

Тимофеев стремительно выходит и присоединяется к Радаманову.

РАДАМАНОВ: Это - Голубая Вертикаль. Теперь смотрите - поднялся рой огней. Это жители Вертикали летят сюда.
ТИМОФЕЕВ: Да, да.

Входит Аврора.

АВРОРА: Голубая Вертикаль хочет видеть инженера Рейна.
РАДАМАНОВ: Вы не возражаете?
ТИМОФЕЕВ. Нет, с удовольствием.
РАДАМАНОВ (громко и голос его усиливается): Говорит Народный Комиссар Изобретений Радаманов. Приветствую Голубую Вертикаль! В день праздника Первого мая!

Мимо летит рой светляков.

РАДАМАНОВ: Вот перед вами - гениальный инженер Тимофеев, человек двадцатого века, пронзивший время! Все сообщения в телеграммах о нем правильны! Вот он! Евгений Тимофеев!

Гул и свет.

РАДАМАНОВ (Тимофееву): Посмотрите, какое возбуждение вы вызвали в мире. Может быть, вы устали?
ТИМОФЕЕВ: О, нет! Я хочу видеть все.
АВРОРА: Может быть, вы хотите взглянуть, как танцуют?
ТИМОФЕЕВ: С большим удовольствием.

Аврора и Тимофеев уходят. На выходе сталкиваются с Саввичем. Саввич приветствует Рамаданова.

Входит Ульяна в сопровождении двух фрачников под руку, обмахивается веером. Очень довольная собой. Увидев Ромаданова и Саввича, Ульяна весьма решительно выпроваживает своих кавалеров.

УЛЬЯНА: Очень, oчень приятно. Мерси, гран мерси. В другой раз с удовольствием. Мерси.

Фрачники уходят. Ульяна провожает их воздушными поцелуями.

УЛЬЯНА (Радаманову и Саввичу). Приятный народ. Простой, без претензий, доверчивый. Какого он происхождения, интересно бы знать? Понравились мы им. (передразнивая и с подтекстом) Мне только хотелось пожать руку спутнице великого Тимофеева.

На сексуальный подтекст Радаманов и Саввич не реагируют.

УЛЬЯНА: Товарищ Радаманов, я вам хотела свои документы сдать. Совершенно расхлябанный аппарат. Ни у кого толку не добьешься.
РАДАМАНОВ: Какие документы?
УЛЬЯНА: Для прописки, а то ведь мы на балу веселимся непрописанные. Считаю долгом предупредить.
РАДАМАНОВ: Простите, не понимаю...

Ульяна меняет интонацию на серьезно-доносительскую.

УЛЬЯНА: Все это довольно странно. Социализм совсем не для того, чтобы веселиться. А они бал устроили. И произносят такие вещи, что ого-го-го... Но самое главное, фраки. Ох, прописали бы им ижицу за эти фраки!

Ждет соответствующей реакции, попеременно всматриваясь в Радаманова и Саввича. Реакции нет.

УЛЬЯНА (откашливается): Не в голосе я сегодня. Право, не в голосе.

Походит к Саввичу и Рамаданову. Жмет обоим руки.

УЛЬЯНА: Покорнейше, покорнейше благодарю. Очень приятно. Да что там... эти рукопожатие всякие... давайте поцелуемся.
САВВИЧ (с интересом): Я буду счастлив и польщен.

Ульяна по-очереди обнимает Рамаданова и Саввича, похлопывает их по плечам, по спинам и т.д.

УЛЬЯНА: Не забуду этой минуты. Вы тоже трудящийся человек. Не забуду этой минуты.

Растроганная Ульяна уходит, на прощание одарив обоих страстными воздушными поцелуями. Радаманов и Саввич застыли.

РАДАМАНОВ (Саввичу): Ну, что вы скажете милый Фердинанд, по поводу всего этого?
САВВИЧ: Я поражен. Я ничего не понимаю. (пауза) Скажите, Павел Сергеевич, какие последствия все это может, иметь?
РАДАМАНОВ: Дорогой мой, я не пророк. (хлопает себя по карманам) У вас нет папиросы? В этой суматохе я портсигар куда-то засунул.
САВВИЧ (похлопав себя по карманам): Вообразите, я забыл свой! (пауза)
РАДАМАНОВ (руку в карман): Нет, этого не может быть!
САВВИЧ: Примиритесь с этой мыслью.
РАДАМАНОВ: И часы, и портсигар были у меня в кармане.
САВВИЧ: Свалились к нам из четвертого измерения. Ну что ж... Поживем, увидим.

Радаманов и Саввич уходят.

Появляется Мастер.

МАСТЕР: Писали "о Булгакове, который чем был, тем и останется, новобуржуазным отродьем, брызжущим отравленной, но бессильной слюной на рабочий класс и его коммунистические идеалы". Сообщали, что мне нравится "атмосфера собачьей свадьбы вокруг какой-нибудь рыжей жены приятеля" и что от моей пьесы "Дни Турбиных "идет "вонь" и так далее, и так далее... Цитирую я не с тем, чтобы жаловаться на критику или вступать в какую бы то ни было полемику. Моя цель - гораздо серьезнее. Я не доказываю с документами в руках, что вся пресса СССР, а с нею вместе и все учреждения, которым поручен контроль репертуара, в течение всех лет моей литературной работы единодушно и с необыкновенной яростью доказывали, что произведения Михаила Булгакова в СССР не могут существовать. И я заявляю, что пресса СССР совершенно права.

Царские палаты. Бунша и Милославский вбегают, запыхавшись.

БУНША: Куда же это мы попали? (кричит). Товарищ Тимофеев! Как управдом я требую немедленного прекращения этого опыта!
МИЛОСЛАВСКИЙ: Перестань орать! Это нас к Иоанну Грозному занесло. Вот попали так попали!
БУНША: Не может быть! Я протестую!

Зловещий шум и набат.

МИЛОСЛАВСКИЙ: Ой, как они кричат!
БУНША: Это нам мерещится, этого ничего нету. Они не могут кричать, они умерли давным-давно. Вы полагаете, что они могут учинить над нами насилие?

В окно влетают несколько стрел.

МИЛОСЛАВСКИЙ: Видали, как покойники стреляют?! Нет, я полагаю, что они нас убьют к лешему.
БУНША: Вызывайте милицию! Погибнуть во цвете лет!.. Ульяна Андреевна в ужасе!.. Я не сказал ей, куда пошел... Кровь стынет в жилах!.. (успокоившись и строго глядя на Милославского) От имени жильцов дома прошу, спасите меня.

Милославский ищет по углам. Крики на улице, грохот ног по ступенькам внизу…

МИЛОСЛАВСКИЙ (находит): Царская одежа! Ура, пофартило! (Надевая кафтан, Милославскому) Надевай скорей царский капот, а то пропадем!
БУНША (надевая царское облачение, радостно): Этот опыт переходит границы!
МИЛОСЛАВСКИЙ: Похож! Ей-богу, похож! Будешь царем...
БУНША: Ни за что!
МИЛОСЛАВСКИЙ: Садись за стол, бери скипетр... Дай зубы подвяжу, а то не очень похож... Ой, халтура! Ой, не пройдет!

Топот нарастает, вбегают опричники и с ними Дьяк. Милославский и Бунша хватают кто скипетр кто бумагу и перо, Милославский старательно скрипит пером. Все столбенеют. В мертвой тишине отчаянно наскрипывает перо в руке Милославского.

Пауза.

БУНША (меняя голос): На чем они остановились? Царь и великий князь...

Пауза.

БУНША: Царь и великий князь...
МИЛОСЛАВСКИЙ: Так вы говорите... царь и великий князь? Написал. Запятая...

Пауза.

БУНША: Где это наш секретарь запропастился? (словно видит вошедших) В чем дело, товарищи?
МИЛОСЛАВСКИЙ: Я вас спрашиваю, драгоценные, в чем дело? Какой паразит осмелился сломать двери в царское помещение? Разве их для того вешали, чтобы вы их ломали? (Бунше) Продолжайте, ваше величество...
БУНША: Челом бьет... точка с запятой... (строго смотрит на опричников)
МИЛОСЛАВСКИЙ (опричникам): Я жду ответа на поставленный мною вопрос.
ОПРИЧНИКИ (в смятении): Царь тут... царь тут...
ДЬЯК: Тут царь...
МИЛОСЛАВСКИЙ: А где же ему быть?
ДЬЯК (Бунше): Не вели казнить, великий государь надежа... демоны тебя схватили, мы и кинулись... хвать, ан демонов-то и нету!
МИЛОСЛАВСКИЙ: Были демоны, этого не отрицаю, но они ликвидировались.
БУНША: Прошу эту глупую тревогу приостановить.
МИЛОСЛАВСКИЙ (Дьяку): Ты кто такой?
ДЬЯК: Федька... дьяк посольского приказу...
МИЛОСЛАВСКИЙ: Подойди сюда. А остальных прошу очистить царскую
жилплощадь. Видите, вы царя напугали! (Бунше, шепотом) Рявкни на них, а то не слушают.
БУНША: Вон!!!

Опричники и Дьяк бросаются в ноги, потом опричники задом ползком Дьяк ползет, но Милославский его останавливает.

МИЛОСЛАВСКИЙ: Ну, довольно кувыркаться. Мы тебя прощаем.

Дьяк встает и смотри во все глаза то на повязку Бунши, то на Милославского.

БУНША: Зубы болят, у меня флюс.
МИЛОСЛАВСКИЙ: А ты что на меня глаза вытаращил?
ДЬЯК: Не гневайся, боярин, не признаю я тебя... Али ты князь? И откуда ты взялся в палате-то царской?
МИЛОСЛАВСКИЙ: Я, пожалуй, князь, да.
БУНША: Это приятель Антона Семеновича Шпака.
МИЛОСЛАВСКИЙ: Я князь Милославский. Устраивает?
ДЬЯК (впадая в ужас): Чур меня! Сгинь! Да ведь повесили тебя на собственных воротах третьего дня перед спальней, по приказу царя.
МИЛОСЛАВСКИЙ (Бунше): Ай, спасибо! (Дьяку) Ведь это не меня повесили! Повешенного-то как звали?
ДЬЯК: Ванька-разбойник.
МИЛОСЛАВСКИЙ: Ага. А я, наоборот, Жорж. И этому бандиту двоюродный брат. Но я от него отмежевался.
ДЬЯК: Вот оно что! То-то я гляжу, похож, да не очень. А откуда же ты тут-то взялся?
МИЛОСЛАВСКИЙ: Приехал внезапно, как раз когда у вас эта мура с демонами началась... Ну, я, конечно, в палату, к царю, где и охранял ихнюю особу.
ДЬЯК (кланяется): Исполать тебе, князь!

За сценой шум. Дьяк подбегает как бы к окну возвращается.

ДЬЯК: Опричники царя спасенного видеть желают. Радуются.
БУНША (отрицательно мотает головой и повязкой): Э-э-э…
МИЛОСЛАВСКИЙ: Э, нет. Некогда. Радоваться потом будем.

Бунша кивает в сторону.

МИЛОСЛАВСКИЙ: А что, Фединька, войны никакой сейчас нету?
ДЬЯК: Как же это нету, кормилец? Крымский хан на Изюмском шляхе безобразничает!..
МИЛОСЛАВСКИЙ: Что ты говоришь? (смотрит на Буншу)
БУНША (в гневе): Как же это вы так допустили!?

Дьяк бросается царю в ноги.

МИЛОСЛАВСКИЙ: Встань, Федор. Садись, пиши царский указ. Послать опричников выбить крымского хана с Изюмского шляха. Точку поставь.
ДЬЯК: Точка. (Бунше) Подпиши, великий государь.
БУНША (со страхом подписывая указ): Я не имею права по должности управдома такие бумаги подписывать. Иван Грозный. (подает Дьяку) На!
МИЛОСЛАВСКИЙ: Да ты скажи им, чтобы они на обратном пути Казань взяли... чтобы два раза не ездить...
ДЬЯК: Как же это, батюшка... чтоб тебя не прогневить... Ведь Казань-то наша... ведь мы ее давным-давно взяли...
МИЛОСЛАВСКИЙ: Это вы поспешили... Ну, да раз взяли, так уж и быть. Не обратно же ее отдавать... Ну, ступай, и чтобы их духу здесь не было через пять минут.

Дьяк выбегает.

МИЛОСЛАВСКИЙ: Что же он не крутит свою машинку назад? Ну, ладно, тише, дьяк идет.
ДЬЯК (входит, кланяется). Поехали, великий государь.
МИЛОСЛАВСКИЙ: Ну и прекрасно. Дальше чего на очереди?
ДЬЯК: Посол шведский тут.
МИЛОСЛАВСКИЙ: Давай его сюда.

Дьяк впускает Шведского посла. Тот, взглянув на Буншу, вздрагивает, потом начинает делать поклоны.

ПОСОЛ: Пресветлейши... вельможнейши... государ... (кланяется) Дер гроссер кениг дес шведишен кенигсрейх зандте мих, зейнен трейен динер, цу имен, царь и фелики князе Иван Василович Усарусса, дамит ди фраге фон Кемска волост, ди ди румфоллвюрдиге шведише арме эроберы хат, фрейвиллиг ин орднунг бринген...
МИЛОСЛАВСКИЙ: Так, так... интурист хорошо говорит... но только надо бы переводчика, Фединька!
ДЬЯК: Был у нас толмач-немчин, да мы его анадысь в кипятке сварили.
МИЛОСЛАВСКИЙ: Федя, это безобразие! Нельзя так с переводчиками! (Бунше) Отвечай ему что-нибудь... видишь, человек надрывается.
БУНША (послу): Продолжайте, я с вами совершенно согласен.
ПОСОЛ: Ди фраге фон Кемска волост... Шведише арме хат зи эроберн... Дер гроссер кениг дес шведишен кенигс рейхе зандте мих... Кемска волост...
МИЛОСЛАВСКИЙ: Совершенно правильно. (Дьяку) Интересно бы в общих чертах узнать, что ему требуется...
ДЬЯК: Да понять-то его немудрено. Они Кемскую волость требуют. Воевали ее, говорят, так подай теперь ее, говорят!..
МИЛОСЛАВСКИЙ: Так что же ты молчал? Кемскую волость?
ПОСОЛ: О, я... о, я...
МИЛОСЛАВСКИЙ: Да об чем разговор? Пущай забирают на здоровье!.. Господи, я думал, что!..
ДЬЯК: Да как же так, кормилец?! О господи Исусе!
МИЛОСЛАВСКИЙ (Дьяку): Молчи, бузотер.
ПОСОЛ (обрадован, кланяется): Кемска волост, Кемска волост! Вас бефельт цар и фелики кнезе Иван Василович ден гроссен кениг дес Шведенс хинтербринген?
ДЬЯК: Он спрашивает, чего королю передать?

Пауза. Все смотрят на Буншу.

БУНША: Мой пламенный привет.
ПОСОЛ: Кемска волост?
БУНША (отрицательно качает головой): Нихтс. (Милославскому, объясняя) Меня общественность загрызет.
МИЛОСЛАВСКИЙ (подходит к послу, обнимает и незаметно снимает у него с груди орден) Ауфвидерзеен. Королю кланяйтесь и скажите, чтобы пока никого не присылал. Не надо.

Посол, кланяясь, уходит с Дьяком.

МИЛОСЛАВСКИЙ: Приятный человек. (передразнивая) Кемска волост! Кемска волост! Валюты у него, наверно, в кармане…

Вбегает Дьяк и ищет что-то на полу.

МИЛОСЛАВСКИЙ: Ты чего, отец, ползаешь?
ДЬЯК (Бунше): Не вели казнить, государь... Посол королевский лик с груди потерял... на нем алмазы граненые, золота на четыре угла, яхонт лазоревый, два изумруда. Вошел сюда - был, а вышел - нету.
МИЛОСЛАВСКИЙ: Нельзя быть таким рассеянным. Смотреть надо за вещами. (Бунше). Ты не брал?
БУНША: Может быть, за трон завалился?

Милославский активно ищет всюду.

МИЛОСЛАВСКИЙ: Ну, нету! Нету и нету.
ДЬЯК: Что делать прикажешь, князь? Уж мы воров и за ребра вешаем, а все извести их не можем.
МИЛОСЛАВСКИЙ: Ну зачем же за ребра вешать? Это типичный перегиб.
ДЬЯК: Ума не приложу... вот горе!

Дьяк уходит.

Бунша пальцем подзывает Милославского…

БУНША: Меня начинают терзать смутные подозрения. У Шпака - костюм, у посла – медальон…
МИЛОСЛАВСКИЙ: Не знаю, как другие, а я лично ничего взять не могу. У меня руки так устроены... Мне в пяти городах снимки с пальцев делали и все начальники единогласно утверждают, что с такими пальцами человек присвоить чужого не может.

Бунша обыскивает Милославского, находит орден посла, прячет себе в карман.

МИЛОСЛАВСКИЙ: Это безобразие!
БУНША: Ты на что намекаешь?

ДЬЯК (входит). Татарский князь Едигей к государю.
МИЛОСЛАВСКИЙ: Э, нет! Этак я из сил выбьюсь. Объявляю перерыв на обед.
ДЬЯК: Царь трапезовать желает!

Тотчас суета – через сцену носят кушанья, мелькают музыканты с гуслями, балалайками и др. инструментами… Затемнение.

На сцену со смехом вбегает Аврора, следом за ней – Тимофеев.

АВРОРА: Скажите, ну, у вас была личная жизнь? Вы были женаты?
ТИМОФЕЕВ: Как же.
АВРОРА: Что ж теперь с вашей женой?
ТИМОФЕЕВ: Она убежала от меня.
АВРОРА: От вас? К кому?
ТИМОФЕЕВ: Я не знаю точно...
АОРА: А почему она вас бросила?
ТИМОФЕЕВ: Я очень обнищал из-за этой машины, и нечем было даже платить за квартиру.
АВРОРА: Ага... ага... А вы...

Бьет полночь. Из бальных зал донесся гул. В то же время появляется Саввич.

АВРОРА: Полночь. Ах, вот мой жених. Ведь вы знакомы?
САВВИЧ: Да, я имею удовольствие.
АВРОРА: Вы хотите со мной поговорить, Фердинанд, не правда ли?
ТИМОФЕЕВ: Пожалуйста, пожалуйста, я...

Тимофеев выходит.

АВРОРА (Тимофееву): Не уходите далеко, у нас только несколько слов. (Саввичу) Милый Фердинанд, вы за ответом?
САВВИЧ (волнуясь): Да.

Появляются фрачники с цветами и шампанским, готовые тут же устроить торжество помолвки. Застывают в ожидании команды от Саввича.

Пауза.

АВРОРА: Не сердитесь на меня и забудьте меня. Я не могу быть вашей женой.

Пауза.

САВВИЧ: Аврора... Аврора! Этого не может быть. Что вы делаете? Мы были рождены друг для друга.
АВРОРА: Нет, Фердинанд, это грустная ошибка. Мы не рождены друг для друга.
САВВИЧ: Скажите мне только одно: что-нибудь случилось?
АВРОРА: Ничего не случилось. Просто я разглядела себя и вижу, что я не ваш человек. Поверьте мне, Фердинанд, вы ошиблись, считая нас гармонической парой.
САВВИЧ: Я верю в то, что вы одумаетесь, Аврора. Институт Гармонии не ошибается, и я вам это докажу!

Уходит, фрачники за ним.

АВРОРА: Вот до чего верит в гармонию! (кричит Тимофееву) Мой разговор окончен!

Тимофеев заходит.

АВРОРА: Извините меня.
ТИМОФЕЕВ: Что вы сказали вашему жениху?

Пауза.

АВРОРА: Пойдемте в зал.

Тимофеев подставляет руку, но Аврора медлит…

АВРОРА (своим мыслям): Очень хорошо. (Тимофееву) Я устала от толпы. Налейте мне, пожалуйста, вина.

Тимофеев наливает ей и себе вина.

ТИМОФЕЕВ: Что вы сказали вашему жениху?
АВРОРА: Это вас не касается.

Пауза.

Тимофеев подает Авроре бокал, чокается с ней. Аврора внезапно отставляет бокал, обнимает и целует Рейна. Входит Ульяна и столбенеет.

ТИМОФЕЕВ: Как вы всегда входите!

Ульяна исчезает. Тимофеев и Аврора снова целуются.

АВРОРА: Ты знаешь, я одержима мыслью, что мы с тобой улетим. И как только я подумаю об этом; у меня кружится голова... Я хочу опасностей, полетов! Ты понимаешь ли, какой ты человек!

Появляется Радаманов. Аврора и Тимофеев убегают, чуть не сталкиваясь с Ульяной.

УЛЬЯНА (достает из-за пазухи бумагу, разворачивает): Я к вам с жалобой, товарищ Радаманов.
РАДАМАНОВ: Прежде всего, не надо бумаг. У нас они не приняты, как я вам уже говорил пять раз. Мы их всячески избегаем. Скажите на словах. Это проще, скорее, удобнее. Итак, на что жалуетесь?
УЛЬЯНА: Жалуюсь на Институт Гармонии.
РАДАМАНОВ: Чем он вас огорчил?
УЛЬЯНА: Я хочу замуж.
РАДАМАНОВ: За кого?
УЛЬЯНА: За кого угодно.
РАДАМАНОВ: Впервые слышу такой ответ. А...
УЛЬЯНА: А Институт Гармонии обязан мне подыскать.
РАДАМАНОВ: Помилосердствуйте, драгоценная… Институт не сваха. Институт изучает род человеческий, заботится о чистоте его, стремится создать идеальный подбор людей, но вмешивается он в брачные отношения лишь в крайних случаях, когда они могут угрожать каким-нибудь вредом нашему обществу.
УЛЬЯНА: А общество ваше бесклассовое?
РАДАМАНОВ: Вы угадали сразу - бесклассовое. Во всем мире. (Пауза) Вам что-то не нравится в моих словах?
УЛЬЯНА: Не нравится. Слышится в ваших словах, товарищ Радаманов, какой-то уклон.
РАДАМАНОВ: Объясните мне, я не понимаю, что значит уклон?
УЛЬЯНА: Я вам как-нибудь в выходной день объясню про уклон, Павел Сергеевич, так вы очень задумаетесь и будете осторожны в ваших теориях.
РАДАМАНОВ: Я буду вам признателен. Всего доброго!

Радаманов раскланивается и уходит.

УЛЬЯНА (вслед Рамаданову): Мы ударим по рукам зарвавшегося члена общества!

Появляется Саввич.

УЛЬЯНА (увидев Саввича): Вот кстати.
САВВИЧ: Павла Сергеевича нет?
УЛЬЯНА: Нет. (манит Саввича рукой ближе) На пару слов.
САВВИЧ: Да.
УЛЬЯНА (вынимает из кармана записочку и таинственно читает): "Директору Института Гармонии. Первого мая сего года в половине первого ночи Аврора Радаманова целовалась с физиком Тимофеевым. С тем же физиком она целовалась третьего мая у колонны. Сего числа в восемь часов утра означенная Аврора целовалась с тем же физиком у аппарата, причем произнесла нижеследующие слова: мы с тобой улетим..."
САВВИЧ: Довольно! Я не нуждаюсь в ваших сообщениях! (Выхватывает бумажку, рвет ее, затем быстро уходит)

УЛЬЯНА (вслед Саввичу): Мы ударим по рукам зарвавшегося члена общества!

Появляется Тммофеев с аппаратом. Устанавливает его, пытается что-то с ним сделать.

УЛЬЯНА: Драгоценный академик! Шевельните мозгами! Почините вашу машинку, и летим отсюда назад! Трамваи сейчас в Москве ходят! Народ суетится! Тоскую. Скучно мне. Хочешь, я тебе часы подарю? Но при одном условии: строжайший секрет, ни при ком не вынимать, никому не показывать. Просто на память, как сувенир. Ты какие предпочитаешь, открытые или глухие? (вдруг осознав) Меня милиция сейчас разыскивает на всех парусах. Ведь я без разрешения отлучилась. (шепотом) Я - эмигрантка! Увезите меня обратно!
ТИМОФЕЕВ: Да ну вас к черту! Прекратите этот цирк! Поймите, что тут беда случилась. Ключ выскочил из машины! С шифром ключ. А я без него не могу пустить машину.
УЛЬЯНА: Что? Ключ, говорите? Это золотой ключик?
ТИМОФЕЕВ: Именно, золотой ключик.
УЛЬЯНА: Что же ты молчал две недели?! (кидается к нему, обнимает) Ура! Ура! Ура!
ТИМОФЕЕВ: Отвяжитесь вы от меня! На нем двадцать цифр, я их вспомнить не могу!
УЛЬЯНА: Да чего же их вспоминать, когда у вас ключ в кармане!
ТИМОФЕЕВ: Там его нет. (Шарит в карманах, вынимает ключ) Что такое? Ничего не понимаю. (кричит) Аврора! Аврора!
АВРОРА (входит): Что? Что такое?
ТИМОФЕЕВ (показывает): Ключ!
АВРОРА: У меня подкосились ноги... Где он был?
ТИМОФЕЕВ: Не понимаю... В кармане...
УЛЬЯНА: В кармане! В кармане! Летим немедленно!
ТИМОФЕЕВ: Виноват, мне нужны сутки, чтобы отрегулировать машину. (Ульяне) А если вы будете метаться у меня перед глазами, то и больше. Пожалуйста, уходите.
УЛЬЯНА (уходя): Только уж вы, пожалуйста, работайте, а не отвлекайтесь в сторону.
ТИМОФЕЕВ (Ульяне): Попрошу вас не делать мне указаний.
АВРОРА (Ульяне вслед): И никому ни слова о том, что найден ключ.
УЛЬЯНА: Будьте покойны, ни-ни-ни... (Уходит)
ТИМОФЕЕВ: Ключ! Аврора, ключ! (Обнимает ее.)
УЛЬЯНА (выглянув): Я же просила вас не отвлекаться... Пардон, ушла, ушла.

Затемнение…

БУНША: Это сон какой-то!..
МИЛОСЛАВСКИЙ (Дьяку): Это что?
ДЬЯК: Почки заячьи верченые да головы щучьи с чесноком... икра, кормилец. Водка анисовая, приказная, кардамонная, какая желаешь.
МИЛОСЛАВСКИЙ: Красота!.. Царь, по стопочке с горячей закуской!..

Бунша и Милославский выпивают.

Пауза. Гусляры затягивают было песню, но Милославский и Бунша отмашкой рук останавливают музыкантов. Повторяют по водке.

БУНША: Вероятно, под влиянием спиртного напитка нервы мои несколько успокоились. А ты, Федя, что ты там жмешься возле почек?
МИЛОСЛАВСКИЙ: Ты выпей, Федюня, не стесняйся. У нас попросту. Ты мне очень понравился. Будем дружить с тобой, я тебя выучу в театр ходить... Да, ваше величество, надо будет театр построить;
БУНША: Я уже наметил кое-какие мероприятия и решил, что надо будет начать с учреждения жактов.
МИЛОСЛАВСКИЙ: Не велите казнить, ваше величество, но, по-моему, театр важнее. Воображаю, какая сейчас драка на Изюмском шляхе идет!

ДЬЯК: Царица к тебе, великий государь, видеть желает.
БУНША: Вот тебе раз! Этого я как-то не предвидел. Боюсь, чтобы не вышло недоразумения с Ульяной Андреевной. Она, между нами говоря, отрицательно к этому относится. А впрочем, ну ее к черту, что я ее, боюсь, что ли?
МИЛОСЛАВСКИЙ: И правда.
БУНША: Попрошу вас?! С кем говоришь?

Появляется Царица, Бунша надевает пенсне, гусляры играют радостную...

ЦАРИЦА (в изумлении). Пресветлый государь, княже мой и господин! Дозволь рабыне твоей, греемой милостью твоею...
БУНША: Очень рад. (целует руку царицы.) Очень рад познакомиться. Позвольте вам представить: дьяк... и гражданин Милославский. Прошу вас к нашему столику. Человек! Почки один раз царице! Простите, ваше имя-отчество?
ЦАРИЦА: Марфа Васильевна я...
БУНША: Чудесно, чудесно!
МИЛОСЛАВСКИЙ: Вот разошелся! Э-ге-ге? Да ты, я вижу, хват! Вот так тихоня!
БУНША: Рюмку кардамонной, Марфа Васильевна.
ЦАРИЦА (хихикая): Что вы, что вы...
БУНША: Сейчас мы говорили на интереснейшую тему…
ЦАРИЦА: И все-то ты в трудах, все в трудах, великий государь, аки пчела!
БУНША: Еще рюмку, под щучью голову.
ЦАРИЦА: Ой, что это вы...
БУНША (дьяку): Скажите, пожалуйста, у вас нет отдельного кабинета?
МИЛОСЛАВСКИЙ: Да он нарезался! (гуслярам) Да что вы, граждане, молчите? Гряньте нам что-нибудь.

Гусляры заиграли и запели.

ГУСЛЯРЫ (поют): А не сильная туча затучилася... А не сильные громы грянули... Куда едет собака крымский царь...
БУНША: Какая это собака? Не позволю про царя такие песни петь! (Дьяку) Ты каких это музыкантов привел? Распустились здесь без меня!

Дьяк валится в ноги.

ГУСЛЯРЫ: Ты, батюшка, только скажи, как это... а мы переймем... мы это сейчас...

Милославский открывает патефон, запускает пластинку. Гусляры подхватывают. Звучит очень модно.

БУНША (Царице): Позвольте вас просить на один тур, Юлия Васильевна.
ЦАРИЦА: Ой, срамота? Что это ты, батюшка-царь...
БУНША: Ничего, ничего. (в сторону) О боже мой! Что теперь делает несчастная Ульяна Андреевна? Она, наверно, в милиции. Она плачет и стонет, а я царствую против воли... Ничего!

Бунша танцует с Царицей.

Дьяк рвет на себе волосы.

МИЛОСЛАВСКИЙ: Ничего, Федя, не расстраивайся! Ну, перехватил царь, ну, что такого... с кем не бывало! Давай с тобой!

Милославский и Дьяк присоединяются к танцу.

Набат и шум. Гусляры замолчали.

МИЛОСЛАВСКИЙ: Это мне не нравится, что еще такое?

Дьяк выбегает, потом возвращается.

ДЬЯК: Беда, беда! Опричники взбунтовались, сюда едут! Кричат, что царь
ненастоящий. Самозванец, говорят!
МИЛОСЛАВСКИЙ: Как, опричники? Они же на Изюмский шлях поехали!
ДЬЯК: Не доехали, батюшка. Смутили их. От заставы повернули.
МИЛОСЛАВСКИЙ: Дорогой самодержец, мы пропали!
БУНША: Я требую продолжения танца! Как пропали? Граждане, что делать?

Гусляры исчезают вместе с Дьяком. Грохот сапог. Крики издалека «Царь ненастоящий!», «Самозванец!»…

МАСТЕР: Я не берусь судить, насколько моя пьеса «Багровый остров» остроумна, но я сознаюсь в том, что в пьесе действительно встает зловещая тень и это тень Главного Репертуарного Комитета. Это он воспитывает илотов, панегиристов и запуганных "услужающих". Это он убивает творческую мысль. Он губит советскую драматургию и погубит ее. Я не шепотом в углу выражал эти мысли. Я заключил их в драматургический памфлет и поставил этот памфлет на сцене. Советская пресса, заступаясь за Главрепертком, написала, что "Багровый остров" - пасквиль на революцию. Это несерьезный лепет. Пасквиля на революцию в пьесе нет по многим причинам, из которых, за недостатком места, я укажу одну: пасквиль на революцию, вследствие чрезвычайной грандиозности ее, написать невозможно. Памфлет не есть пасквиль, а Главрепертком - не революция.

На сцену выходят озабоченно фрачники, все проверяют. Дают разрешении на появление Саввича и Радаманова для секретной встречи.

РАДАМАНОВ: Что вы хотите, мой дорогой?
САВВИЧ: Бойтесь этих, которые прилетели сюда!
РАДАМАНОВ: Что это вы меня с утра пугаете? Скажите пояснее.
САВВВИЧ: Я хочу, чтобы они улетели отсюда в преисподнюю!
РАДАМАНОВ: Все единогласно утверждают, что преисподней не существует, Фердинанд. И, кроме того, все это очень непросто и даже, милый мой, наоборот...
САВВИЧ: То есть, чтоб они остались здесь?
РАДАМАНОВ: Именно так.
САВВИЧ: Ах, понял. Я понимаю значение этого прибора. Ваш комиссариат может заботиться о том, чтобы сохранить его изобретение для нашего века, а Институт Гармонии должен позаботиться о том, чтобы эти двое - чужие нам - не нарушили жизни в Блаженстве! И об этом позабочусь я! А они ее нарушат, это я вам предсказываю! Я уберегу от них наших людей, и прежде всего уберегу ту, которую считаю лучшим украшением Блаженства, - Аврору!

Фрачники вводят Тимофеева с прибором в руках, Саввич выходит.

РАДАМАНОВ: Извините, что я прерву вашу работу, но у меня дело исключительной важности.
ТИМОФЕЕВ: Я к вашим услугам.
РАДАМАНОВ: Я только что с заседания, которое было посвящено вам. Мы постановили считать, что ваше изобретение - сверхгосударственной важности. А вас, автора этого изобретения, решено поставить в исключительные условия. Все ваши потребности и все ваши желания будут удовлетворяться полностью, независимо от того, чего бы вы ни пожелали.

Пауза.

РАДАМАНОВ: К этому нечего добавлять, кроме того, что я поздравляю вас.
ТИМОФЕЕВ: Я прошу вас передать Совету Народных Комиссаров мою величайшую признательность, а также благодарность за то гостеприимство.
РАДАМАНОВ: И это все, что вы хотели сказать?
ТИМОФЕЕВ: Да, все... я польщен...
РАДАМАНОВ: Признаюсь вам, я ожидал большего. На вашем месте я бы ответил так. Я благодарю государство и прошу принять мое изобретение в дар.
ТИМОФЕЕВ: Как? Вы хотите, чтобы я отдал свою машину?
РАДАМАНОВ: Прошу вас помыслить. Могло бы быть иначе?
ТИМОФЕЕВ: А! Я начинаю понимать. Скажите, если я восстановлю свою машину...
РАДАМАНОВ: В чем, кстати говоря, я не сомневаюсь.
ТИМОФЕЕВ: Мне дадут возможность совершать на ней мои полеты самостоятельно?
РАДАМАНОВ: С нами, с нами, гениальный инженер Тимофеев!
ТИМОФЕЕВ: Народный Комиссар Изобретений! Мне все ясно. Прошу вас, вот мой механизм, возьмите его, но предупреждаю вас, что я лягу на диван и шагу не сделаю к нему, пока возле него будет хотя бы один контролер.
РАДАМАНОВ: Не поверю, не поверю. Если вы это сделаете…

Пауза.

ТИМОФЕЕВ: ??????
РАДАМАНОВ (спокойно): Если вы это сделает, вы умрете в самый короткий срок.
ТИМОФЕЕВ: Вы что же, перестанете меня кормить?
РАДАМАНОВ: Поистине вы сын иного века. Такого, как вы, не кормить? Ешьте сколько угодно. Но настанет момент, когда еда не пойдет вам в рот, и вы зачахнете.
ТИМОФЕЕВ: Эта машина принадлежит мне.
РАДАМАНОВ: Какая ветхая, но интересная древность говорит вашими устами! Она принадлежала бы вам, Рейн, если б вы были единственным человеком на земле. Но сейчас она принадлежит всем.
ТИМОФЕЕВ: Я человек иной эпохи. Я прошу отпустить меня, я ваш случайный гость.
РАДАМАНОВ: Дорогой мой. Никакая эпоха не отпустила бы вас и не отпустит, поверьте мне! Вы представляете себе, какую пользу мы принесем, когда проникнем в иные времена?
ТИМОФЕЕВ: Я понял. Я пленник. Вы не отпустите меня.
РАДАМАНОВ: Мы просим вас сдать нам изобретение добровольно.
ТИМОФЕЕВ: Я сдаю машину, вы убедили меня.

Фрачники берут аппарат, уносят, приносят радостному Радаманову ключ от сейфа, куда спрятан аппарат.

РАДАМАНОВ: Откажитесь от своего века, станьте нашим гражданином. А государство приглашает вас с нами совершить все полеты, которые мы совершим.

Входит Саввич, переглядывается с Радамановым. Оба довольны. Радаманов показывает ключ.

САВВИЧ: Значит, машина пойдет в ход?
РАДАМАНОВ: Да.

По знаку Саввича фрачники приводят Ульяну.

САВВИЧ (торжественно раскрывая папку): Слушайте постановление Института Гармонии. На основании исследования мозга этих лиц, которые прилетели из двадцатого века. Институт постановил изолировать их на год для лечения, потому что они опасны для нашего общества. Эти люди неполноценны.

Фрачники хватают Тимофеева и Ульяну за руки.

Прибегает Аврора.

АВРОРА: Ах, вот как! Отец, полюбуйся на директора Института Гармонии! Он в бешенстве, потому что потерял меня!
САВВИЧ: Аврора, не оскорбляйте меня. Я исполнил свой долг. Он не может жить… в Блаженстве!
РАДАМАНОВ (Авроре): Ты с ума сошла? Ты подслушивала нас?
АВРОРА: Все до последнего слова. Имей, отец, в виду, что это мой муж! Мы любим друг друга!
САВВИЧ (с угрозой): Вы стали ее мужем? Я на вашем месте сильно бы задумался перед тем, как сделать это.
РАДАМАНОВ (Авроре): Попрошу тебя, перестань кричать.

Радаманов и Саввич уходят, Саввич, уходя, жестом отдает команду. Фрачники располагаются по углам перекрывая выходы. Тимофеев кидается вслед Радаманову, но фрачник угрожающе встает у него на пути. Ульяна пытается кинуться – то же самое. Но когда такое же движение делает Аврора, никто ей не препятствует.

Аврора, Тимофеев и Ульяна обмениваются взглядами. Аврора решается.

АВРОРА (уходя с чувством): Мне надоел Саввич!
УЛЬЯНА (вслед Авроре в качестве напутствия): Держись смело! Вали все на одну меня! Говори только одну формулу – была пьяна, ничего не помню!
АВРОРА (кивает, бежит, кричит): Отец! Отец!

Ульяна смотрит за кулисы на то, как Аврора похищает у отца ключ, и очень живописно, как болельщик, мимикой это переживает. Радость победы!

Прибегает Аврора с аппаратом. Отдает его Тимофееву. Поцелуй.

АВРОРА (Тимофееву): Я не позволю, чтобы они распоряжались тобой! Я ненавижу Саввича! Летим!
ТИМОФЕЕВ: Куда?
АВРОРА: К тебе! Я никогда не испытывала опасности, я не знаю, что у нее за вкус!
ТИМОФЕЕВ (налаживая аппарат): Но тебе придется покинуть Блаженство, и, вероятно, навсегда! Ты больше не вернешься сюда!
Аврора. Мне надоели эти колонны, мне надоел Саввич, мне надоело Блаженство! Я никогда не испытывала опасности, я не знаю, что у нее за вкус! Летим!

Появляется Саввич и видит Тимофеева у прибора.

САВВИЧ (кричит): Тревога! Тревога! Они взломали шкаф! Они бегут! Аврора!
АВРОРА: Я вас ненавижу!

По сигналу Саввича фрачники кидаются к Тимофееву.

УЛЬЯНА: Такие оскорбления смываются только кровью!

Неожиданно на Ульяна встает на пути фрачников и начинает разбрасывать одного за другим фрачников. К ней присоединяется Аврора и вдвоем они успешно прикрывают Тимофеева.

УЛЬЯНА (в ходе борьбы): Ну, что, профессор, готова машина?
ТИМОФЕЕВ: Сию минуту!

Борьба, настройка аппарата, появился звук, свет…

ТИМОФЕЕВ: Летим!

Грохот, свет, звук, затемнение…

Зажигается свет. Фрачники пропали. Тимофеев, Аврора и Ульяна радуются.

ТИМОФЕЕВ (вспомнив про царя): Ионаа Грозный! Одно из двух: или он остался на чердаке, или его уже схватили. И вернее всего, что он сейчас уже сидит в психиатрической лечебнице. Воображаю, что там происходит! Бежим!

Тимофеев и Аврора убегают искать царя. Ульяна отправляется искать мужа.

УЛЬЯНА (кричит): Иван Васильевич! Иван Васильевич! Иван Васильевич! (уходит со сцены)

На сцену выходит с бутылкой печальный Иоанн Грозный. Выпивает, не реагируя на стук в дверь и звонок. Входит Ульяна.

УЛЬЯНА (Иоанну): Здрасте пожалуйста! Его весь дом ищет, водопроводчики приходили, ушли... жена, как проклятая…. это… в магазине за селедками, а он сидит в чужой комнате и пьянствует!.. Да ты что это, одурел? Шпак по двору мечется, тебя ищет, а он тут! Ты что же молчишь? Батюшки, во что же это ты одет? Ты что лицо-то отворачиваешь? На кого же ты похож? Да ты же окосел от пьянства! Да тебя же узнать нельзя! Ты на себя в зеркало-то погляди!
ИОАНН: Оставь меня, старушка, я в печали...
УЛЬЯНА: Старушка?! Как же у тебя язык повернулся, нахал? Я на пять лет тебя моложе!
ИОАНН: Погадай мне, старая, погадай насчет шведов.
УЛЬЯНА: Да что же это такое?

Появляется Шпак.

ШПАК: Иван Васильевич, вы поглядите, как мою комнату обработали! (берет бутылку, отхлебывает). Ай да управдом! Человека до ниточки обобрали, а он горный дубняк пьет!.. Меня артистка обворовала!..
ИОАНН: Ты опять здесь? Ты мне надоел!
УЛЬЯНА: Очнись, разбойник! Попрут тебя с должности!
ИОАНН: Э, да ты ведьма!
УЛЬЯНА: Хулиган!

Ульяна убегает. Шпак потрясен.

ИОАНН (вслед Ульяне). Ведьма!..
ШПАК: Откровенно признаться, да. Вы правы. Это даже хорошо, что вы ее так... Вы с ней построже... Я к вам по дельцу, Иван Васильевич.
ИОАНН: Тебе чего надо?
ШПАК: Вот список украденных вещей, уважаемый товарищ Бунша. Прошу засвидетельствовать... Украли два костюма, два пальто, двое часов, два портсигара, тут записано... (подает бумагу)
ИОАНН: Как челобитную царю подаешь? (рвет бумагу)
ШПАК: Иван Васильевич... ну, выпил нервный мужчина, я вполне понимаю, только вы не хулиганьте... Мы на вас коллективную жалобу подадим!
ИОАНН: Да ты не уймешься, я вижу! Что в вас, в самом деле, бесы вселились?.. (вынимает нож)
ШПАК (убегая) Помогите!.. Управдом жильца режет!..

Вбегают Тимофеев с прибором и Аврора.

ТИМОФЕЕВ: Иоанн Васильевич! (Авроре) Ничего не бойся!
ИОАНН (радостно узнав Тимофеева). Слава тебе господи!

Тимофеев налаживает прибор. На сцене появляются милиционеры, возглавляемые Шпаком.

АВРОРА: Кто эти люди в шлемах?
ТИМОФЕЕВ: Это милиция. (милиции) Я - инженер Тимофеев. Я изобрел механизм времени и только что был в будущем. Эта женщина - моя жена. Прошу вас быть поосторожнее с ней, чтобы ее не испугать.
ШПАК: Меня обокрали, и их же еще не пугать!
Милиция. С вашим делом, гражданин, повремените. Это из этого аппарата царь появился? Вы - царь? Ваше удостоверение личности, гражданин!
ТИМОФЕЕВ: Это Иоанн Грозный... настоящий царь... погодите, погодите... Это мой опыт, моя машина времени!.. Я вызвал его. Я сейчас уберу его...
ИОАНН: О, беда претягчайщая!.. Господие и отцы, молю вас, исполу есмь чернец.
ШПАК (милиции): Товарищи, берите его! Нечего на него глядеть!
ИОАНН (мутно поглядев на Шпака): Собака! Смертный прыщ!
ШПАК: Ах, я же еще и прыщ!
АВРОРА (Тимофееву): Боже, как интересно! Что же с ним сделают? Отправь его обратно.
ТИМОФЕЕВ (с прибором): Да-да.

Прибор начинает работать. Звук, свет, на сцену в царских костюмах, бросая вещи в кулисы.

ТИМОФЕЕВ: Живы! Скорее, Иван Васильевич!
МИЛОСЛАВСКИЙ: Живы, живы!
ИОАНН (видит Буншу в своей одежде): Ой, сгинь, пропади!
МИЛОСЛАВСКИЙ (Иоанну): Временно, временно, отец, не волнуйся!

На сцену вбегает группа опричников.

ОПРИЧНИКИ: Царь ненастоящий! Шведам Кемскую волость отдали! Гой да!
МИЛИЦИОНЕР: Ваши удостоверения личности, граждане!
ОПРИЧНИКИ: Псы бусурманские!!!

Опричники нападают на милиционеров. Драка, в ходе которой секира попадает в аппарат. Взрыв музыки, света, дым, тьма и др. Дым развеивается. На сцене нет ни Иоанна, ни опричников, а в аппарате торчит секира.

ТИМОФЕЕВ: Аппарат мой! Аппарат! Погибло мое изобретение!
МИЛИЦИЯ (Тимофееву): Вы арестованы, граждванин. Следуйте за нами.
ТИМОФЕЕВ: С удовольствием. (Авроре) Аврора, не бойся ничего.
БУНША: Не бойтесь, милиция у нас добрая.

Вбегает Ульяна.

УЛЬЯНА (Бунше): Вот он где! (видит милицию) Что это, замели тебя? Дождался, пьяница!
БУНША: Ульяна Андреевна! Чистосердечно признаюсь, что я царствовал, но вам не изменил! Царицей соблазняли, дьяк свидетель!

Ульяна угрожающе надвигается на Буншу.

УЛЬЯНА: Какой дьяк? Что ты порешь, алкоголик?
БУНША: Каюсь, был царем, но под влиянием гнусного опыта инженера Тимофеева.
УЛЬЯНА: Какой он царь, товарищи начальники! Он - управдом!
БУНША: С восторгом предаюсь в руки родной милиции, надеюсь на нее и уповаю.
МИЛОСЛАВСКИЙ: Что вы его слушаете, товарищи! Мы с маскарада, из парка культуры и отдыха мы. (Снимает боярское облачение).
ТИМОФЕЕВ (с тоской): Мой аппарат, моя машина погибла! А вы об этих пустяках...
МИЛОСЛАВСКИЙ: Эх, академик! Не плачь! Видно, уж такая судьба!
МИЛИЦИЯ (Милославскому). Ваше удостоверение?
МИЛОСЛАВСКИЙ: Ну, чего удостоверение? Что же удостоверение?
Милославский я, Жорж.
МИЛИЦИЯ (радостно): А! Так вы в Москве, стало быть?
МИЛОСЛАВСКИЙ: Не скрою. Прибыл раньше времени.
МИЛИЦИЯ: Ну-с, пожалуйте все в отделение.
ШПАК: Позвольте, товарищи, а дело о моей краже?
МИЛИЦИЯ: Ваша кража временно отпадает, гражданин.

Все уходят. Остается только Шпак.

Шпак. Вот, товарищи, что у нас произошло в Банном переулке. А ведь расскажи я на службе или знакомым, ведь не поверят, нипочем не поверят!

Пауза.

ШПАК: Воры, воры! Они же крадут, они же царями притворяются!

ФИНАЛ

ПОСКРИПТУМ:

Голос секретаря: Алло? Михаил Афанасьевич Булгаков?
Мастер: Да, да.
Секретарь: Сейчас с Вами товарищ Сталин будет говорить.
Булгаков: Что? Сталин?

Тишина

Сталин: C Вами Сталин говорит. Здравствуйте, товарищ Булгаков.
Булгаков: Здравствуйте, Иосиф Виссарионович.
Сталин: Мы Ваше письмо получили. Читали с товарищами. Вы будете по нему благоприятный ответ иметь… А, может быть, правда - Вы проситесь за границу? Что, мы Вам очень надоели?
Булгаков (растерянно и не сразу): ...Я очень много думал в последнее время - может ли русский писатель жить вне родины. И мне кажется, что не может.
Сталин: Вы правы. Я тоже так думаю. Вы где хотите работать? В Художественном театре?
Булгаков: Да, я хотел бы. Но я говорил об этом, и мне отказали.
Сталин: А Вы подайте заявление туда. Мне кажется, что они согласятся. Нам бы нужно встретиться, поговорить с Вами.
Булгаков: Да, да! Иосиф Виссарионович, мне очень нужно с Вами поговорить.
Сталин: Да, нужно найти время и встретиться, обязательно. А теперь желаю Вам всего хорошего.

МАСТЕР: Встреча не состоялась. За границу не выпустили.

ЗАНАВЕС