Валерий Стольников
персональный сайт
Разделы
Сборник моих стихов
Спектакли и постановки
Фото галерея:
«Цыганский барон»
«Цыганский барон»
г. Москва, Московский театр оперетты
«Цыганский барон»
«Цыганский барон»
г. Ростов-на-Дону, Ростовский государственный Музыкальный театр
«Фиалка Монмартра»
«Фиалка Монмартра»
г. Москва, Московский театр оперетты
«Царь зверей Лисёнок»
«Царь зверей Лисёнок»
Музыкально-театральная компания «ЛюDI»
«Виртуальный маскарад»
«Виртуальный маскарад»
г. Москва, Московский академический театр имени Ермоловой
«Я люблю тебя, бабушка»
«Я люблю тебя, бабушка»
г. Сургут, Сургутский музыкально-драматический театр
«Моцарт»
«Моцарт»
г. Тюмень, Тюменский драматический театр
«Моя прекрасная леди»
«Моя прекрасная леди»
г. Москва, Театр оперетты
«Наследники тарн»
«Наследники тарн»
г. Сургут, Сургутский музыкально-драматический театр
«Свободная клетка»
«Свободная клетка»
г. Санкт-Петербург, театр Галерка
Полезные материалы

Сценарий «Натюрморт»

Валерий Стольников

Натюрморт
(эскиз сценария мультипликационного фильма, в котором звучит только музыка)

Эта история произошла в одном из самых обычных микрорайонов на окраине одного из самых обычных городов. Там, где густо и неуклюже произрастают одинаковые панельные многоэтажки, словно вырезанные из старого серого картона, а над их крышами торчат курящиеся трубы заводов и заводиков, на которых зачем-то работают папы и мамы. Эти районы часто называют «спальными», хотя очень трудно поверить, что в них спится хорошо и уютно, и что там могут снится добрые улыбчивые сны. Нет, они, конечно, снятся, но вопреки пейзажу и автобусному настроению. А так -- снятся, конечно же снятся…

Девочка стояла у окна и смотрела на улицу сквозь стекло, по которому ленивыми струйками стекал на карниз занудный дождик. Девочка видела за окном одинаковые многоглазые дома, обступившие маленький дворик, который сжался вокруг двух деревянных грибков и горки, словно пугаясь одноликих каменных исполинов. Чуть дальше за домами девочка увидела три трубы с чахоточным дымом, у которого недоставало сил выпрямиться, и он трусливо слоился за крышу напротив. Серое небо. Серые стены. И редкие люди внизу в таких же серых плащах и зонтах, словно они выросли прямо из асфальта.

Девочка вздохнула, села к подоконнику, подвинула к себе лист бумаги, раскрыла краски и стала рисовать. Она рисовала и улыбалась. Она рисовала свой двор. Рисовала его цветным, полным ярких красок, ветвистых деревьев, птиц и бабочек… Особенно много было бабочек, которые порхали и кувыркались в веселом оранжевом свете, сплошь сотканном из солнечных зайчиков. И дома на картинке были другими – красивыми, причудливо раскрашенными, с башенками, затейливыми балкончиками и цветными окнами, где на стеклах были нарисованы их счастливые обитатели. Наверное, для того, чтобы солнце по утрам не ошибалось, кого когда будить.

Девочка рисовала и радовалась своему рисунку. И слышалось не бормотание дождя, а пение птиц и кузнечиков и нежный шорох бабочкиных крылышек. Девочка так увлеклась, что не заметила, как открылась дверь в комнату и вошла мама. От сквозняка рисунок сорвало с подоконника, закружило по комнате и унесло в форточку.

Девочка встала на стул, закрыла форточку и стала смотреть в окно, как ее рисунок, по которому раздельно стреляли капли дождя, постепенно опускается на землю. Он становился все меньше, но оставался цветной каплей в квадрате серого унынья. И даже упав рядом с одним из грибков, рисунок из последних сил оранжево выделялся. Из-под грибка вышла незнакомая тетя, подняла рисунок, посмотрела наверх.

Тетя стояла у грибка, под которым она «выгуливала» внука в коляске, и смотрела то на рисунок, то наверх, на сотни окон, безнадежно пытаясь понять, откуда… Потом она непонятно кому наверх покрутила пальцем у виска, скомкала рисунок и кинула в лужу. Ребенок в коляске продолжал спать. Тетя села и вооружилась спицам – она вязала носок из серой, в цвет ее жизни, шерсти.

А девочка, сидя у подоконника, начала снова рисовать свой веселый двор. И вот уже опять порхают бабочки, поют птицы и радостные люди запускают разукрашенного под пирата воздушного змея...

Мамина рука вытащила рисунок девочки прямо из-под ее кисточки, не успевшей докрасить претворившийся солнцем воздушный шарик. Мама смотрела на цветной рисунок и брови ее поднимались так высоко, как не бывает ни у какого спортивного чемпиона. Она нервно рассмеялась, а потом загрустила. И позвала папу.

Папа пришел строгий, с газетой в руках. Мама показала ему рисунок, показала на девочку, на окно… Девочка смотрела на них, не очень понимая, в чем провинилась.

И папа стал объяснять. Он махал руками, у него даже сползли на нос очки, он показывал на окно, на рисунок, на девочку… Он пытался объяснить ей, совершено искренне желая дочери добра, что жизнь такова, какова она есть, и ее серость – это и есть правда жизни. И нужно принимать ее такой, как она есть, и не пытаться выделяться, а наоборот – нужно встраиваться в эту жизнь, потому что иначе она будет мстить… Ну и так далее, в полном соответствии с логикой умудренных жизнью и знающих, как жить так, чтобы было неинтересно, но правильно…

Девочка слушала папу, хлопала ресницами в особенно непонятных местах… Ей очень не хотелось огорчать его и маму. И она изо всех сил пообещала никогда больше не рисовать того, что не видит, и чего, по мнению родителей, не бывает и не может быть. Мама поцеловала свою разумную дочку, убрала краски и кисточки в комод и повела ее спать.

На следующий день, когда родители ушли на работу, девочка включила телевизор. На экране серые люди ходили по серому полю. На других каналах, которые девочка старательно выщелкивала из кнопочек на пульте, была такая же однообразная грусть ни о чем. Девочка выключила телевизор, походила по комнате, подошла к окну.

За окном был такой же пейзаж, как и вчера, только дымы стелились в другую сторону. Девочка обернулась, и от окна через комнату долго, всматриваясь внутрь себя, посмотрела на комод.

Девочка немного постояла у окна, потом обреченно вздохнула и, не в силах бороться с собой, подошла к комоду. Достала краски, кисти, вернулась к подоконнику и села рисовать свой двор. Цветной и праздничный.

Она рисовала и смеялась. И не заметила, как вошла мама и встала у нее за спиной. На лице мамы сами собой нарисовались растерянность и испуг… Мама позвала папу. Когда папа пришел и увидел рисунок, то обои родители выглядели так, словно кто-то заболел, а какое нужно лекарство, никак не могут вспомнить.

Папа посмотрел на дочку, на окно и быстро вышел из комнаты. Он вернулся с большим черным биноклем, который остался ему на память от его отца, а значит — девочкиного дедушки, с которым она была знакома по фотографиям в альбоме. Папа дал девочке бинокль, он был железный, тяжелый и совсем взрослый, держать его было очень приятно. Папа сказал, чтобы девочка посмотрела в бинокль и убедилась, что даже через него ничего такого не видно.

Девочка посмотрела в бинокль. Сначала в нем все расплывалось, как будто только-только проснулось, но потом папа покрутил специальное колесико, и стало видно очень хорошо и близко. И стенку дома напротив, и трубу с дымом, и лужи внизу на асфальте… Все было серым, как и небо, которое отражалось в лужах безо всякого удовольствия.

Девочка еще раз согласилась с родителями, что ее краски неправильные, и так же искренне, как в прошлый раз, пообещала никогда не рисовать того, чего нет. Папа похвалил девочку и забрал ее рисунок. А мама убрала краски в комод и повела дочку спать.

Девочка лежала в постели с открытыми глазами и изо всех сил старалась видеть мир таким, какой он есть. Поначалу ей это удавалось: она представила себе серый двор, унылые стены, и незнакомая тетя, выйдя из-под грибка, приветливо махала ей рукой. Но девочка засыпала, и с ее миром происходили всякие превращения. Лужи стали голубыми, в них заплескались веселые перламутровые рыбки. Из серой земли потянулись разноцветные цветы, огромное солнце растолкало серые тучи и небо стало хрустально-прозрачным и бесконечно-высоким. Полетели стаи бабочек, просто ветер из бабочек. Девочка смеялась и бежала сквозь бабочек по огромному полю цветов к своему дому, похожему издалека на взаправдашний сказочный замок.

Утром девочка проводила родителей на работу, помыла чашки на кухне. Когда она вошла в комнату, то увидела, что окно закрашено широкими мазками серой краски, а на подоконнике лежит дедушкин бинокль. Девочка включила телевизор и полистала невыразительные программы. Выключила.

Девочка подошла к окну и стала пальцами водить по выпуклым следам серой краски, скрывавшей от нее двор. И вдруг она обнаружила между мазками щелку чистого стекла… Девочка прижалась глазом к этой щели и увидела осколок серого двора, потом – осколок такого же серого дома и кусочек трубы с дымом.

Девочка взяла бинокль и пристроила его к щелке, немного покрутила колесико (как папа) и стала рассматривать окна в доме напротив. Одно окно, другое, третье… Окна не сильно различались занавесками. И вдруг в одном окне (сначала взгляд его проскочил) мелькнуло чем-то оранжевое. Девочка вернулась взглядом, поискала и нашла.

У открытого окна сидел мальчик, а рядом с ним на мольберте был нарисован… их двор. Он был плохо виден, но угадывался. Мальчик смотрел в окно, потом поворачивался к мольберту и продолжал свой пейзаж, в котором из красок больше всего было оранжевого, розового и голубого. Мальчик поворачивался то к окну, то к рисунку еще и еще раз, подправляя ему одному понятные черточки.

Девочка в бинокль стала искать номер дома. Нашла. Потом, отложив бинокль, девочка листала большую книгу. Поводив пальцем по строчкам, остановилась на нужной и стала набирать телефонный номер.

Мальчик как раз дописывал птиц высоко в прозрачно-синем небе, когда у него зазвонил телефон. Он снял трубку. На лице проявилось удивление, потом очень сильное удивление, а потом, постепенно, выражение лица становилось все солнечнее и солнечнее.

Девочка сидела на подоконнике, болтая ногами, смеялась по телефону и одновременно с разговором рисовала кисточкой на листке что-то очень веселое и яркое.

Мальчик сидел у окна, смеялся по телефону и продолжал рисовать.

А у двери комнаты стояла мама (девочка не заметила, как она вошла) и смотрела на дочку глазами удивленной и доброй мамы. Потом мама подошла к комоду, вытянула самый нижний ящик и из-под кучи разных ненужных вещей достала папку.

Мама выпрямилась, открыла папку и оттуда на пол посыпались яркие рисунки с небом, солнцем, веселыми домами и причудливыми птицами с такими праздничными и длинными перьями, каких не бывает ни в Африке, ни в зоопарке.

Рисунки один за другим падали на пол. Девочка заметила их, стала с радостным удивлением рассматривать, потом подняла глаза и увидела маму. У мамы из глаза стекала слезинка.

Девочка посмотрела на маму, на рисунки, опять на маму…

В комнату вошел папа. Он посмотрел на девочку, на маму, на рисунки на полу и на рисунок девочки на подоконнике.

И вдруг папа увидел, как в ту самую щелку на окне пробился оранжевой прядью солнечный зайчик.

Папа, не успев до конца понять и обрадоваться, подошел к закрашенному окну и решительно распахнул его.

За окном бушевали яркие карнавальные краски. Все было именно так, как на картинах девочки: высокая трава, игривое солнце в каждом окошке, растущие из труб ветви с охапками изумрудно-зеленых листьев, птицы, бабочки, воздушные змеи, приветливые облака…

В доме напротив в своем окне стоял мальчик и радостно махал им обеими руками.

Несколько бабочек залетели в комнату, сели на подоконник, на рисунки, на комод, папу, маму…

… а самая большая и самая красивая бабочка села на ладонь девочки. Эта бабочка была очень красивая и очень похожа на тех бабочек, которые рисовали на своих рисунках девочка и мальчик. А еще она была точь-в-точь такой, какую рисовала в свое время мама на своих рисунках, которые она только что через много лет достала из пыльного комода.

КОНЕЦ
Copyright © 2007-2024 Валерий Стольников
Все права защищены законодательством РФ